Почта: freebooker@mail.ru
Книга КОМИСАРИКИ афоризмы в стихах(скачать)
Прошлые рассказы про темы мои.
И отразились они в сознанке моей,
как потребные и как непотребные.
Но сподобилось мне темы
в рассказ перевести.
В рассказе юноши Гоподь распорядился.
(прошлые рассказы)
И это будет к Вам не прошлый рассказ мужика, а прошлый рассказ юноши. Потому как какой уж тут мужик в семнадцать-то. Юннат, да и только. А почему то будет рассказ юноши, а не ещё кого-то? А будет рассказ юноши, потому что только они поступают так маломозгло. А чем ещё отличается рассказ юноши от других. Наивностью своей и дубиностью.
Но что было, то было, из прошлого времени не стереть.
Боготворил я по тому времени Володю Высоцкого. Его все тогда боготворили И, как говаривал он, мастер великого шансона:
“Я женщин не бил до семнадцати лет,
В семнадцать ударил впервые,
Теперь на меня даже удержу нет,
Направо, налево я им раздаю чаевые”.
Так тоже чаевые и я тоже стал раздавать в семнадцать.
А почто так? Об том и речуга пойдёт в рассказе юноши.
Да, да в семнадцать её я встретил на бульварах и втрескался «по самые не балуйся».
Как уж тут, где уж там не припомню. То ли дева красоты необъятной была, то ли звякали те «самые не балуйся» у меня в штанах, как бубенчики Аж стон стоял в ушах.
Как говаривал некий пошляк, в своих прошлых рассказах: мужские периоды делятся определённым образом. Период – есть чем, есть с кем, но негде. Период – есть чем, есть где, но не с кем. И ещё один – есть чем, есть где, есть с кем, а зачем. Но об этом нынче… .
Здесь сошлось всё и в особенности «чем». Где обитал я, свободной в тот вечер феерический оказалась хаза.
Лежали там… Какая я ж это встреча в трусах. Увы, не далее, не более.
Какой бы это был рассказ юноши, если бы этот рассказ юноши был без трусов и тем более с сексом. Это был бы уже не рассказ юноши, а мужа да и финал состряпался был иначе.
Тут: прижимашки, обнимашки, целовашки. И речи-то двоих в постели в этом рассказе юноши глупейшие из глупых:
-Я тебя люблю.
-И я тебя люблю.
-Я тебя хочу
-И я тебя хочу. Но нет-нет. Ты меня сейчас не трогай.
-А когда?
-Потом.
– Когда потом?
– Когда потом?
– Потом, когда приедешь.
-Я люблю тебя!
-И я люблю тебя.
-Но я уеду несколько дней.
-Я готова ждать тебя вечно. И потом.
И опять:прижимашки, обнимашки, целовашки и только.
Всегда кому-то куда-то нужно уезжать. И я уехал на неделю.
Не ведал тогда глупый юноша:
Предательство – дитя натуры женской,
Так стоит ли роптать,
Чтобы сначала, одарив тебя блаженством,
Потом тебе на голову насрать.
(Так я в рассказ юноши вставил Комиссарики»)
Рыданья были на перроне, на вокзале, и клятвы были «буду вечно ждать».
(И опять комиссарики в рассказе юноши).
«С тобой из пепла я восстала,
С тобой я в пепел обращусь.
Так мужикам мечтать пристало.
Когда ж от этого проснусь»?
И обломал откровения мои усатый проводник грузин : « Никто и никогда, и кого не ждёт». Ах, грубиян, невежа. А я-то помышлял иначе.
Прошла неделя, я вернулся. Увы, любовь прошла, завяли кабачки. Прознал: она нашла другого почти в тот час, как я отъехал.
Какой удар! Я опозорен! Я оскорблен! .
Ах, боже мой. Таких случа’ев будет ещё сколько в жизни. И было, случалось, как то, что случилось в рассказе прошлом, в рассказе юноши глупого.
Ну а по тем временам – мужская честь задета. Да как она могла быть не задета, на то и есть он ю рассказ юноши.
И пацанская глупость продолжалась. За тот позор мой, как я всё это воспринимал, навешал оплеух изменнице я смело. Девице глупенькой и слабой. И вот он как бы смыт пощёчиной позор.
А может быть в другом позор тот был и злость на неё. За то, что не дала мне дубине, а я её не взял.
Сейчас бы хрен бы выскочила из под меня святой.
Считай иль не считай подобный факт мужским позором , но ежели за каждый подобный случай лупить по харе бабам, то харь не напасёшься.
Тут пауза в рассказе юноши.
И продолженье.
Вступился боженька за деву.
Ведь сисястой нужен франт, береги сей бриллиант.
(рассказ поворот)
Будет Вам сегодня это не только прошлый рассказ, но ещё и рассказ поворот. Почему это рассказ поворот сами соображаловкой сообразите.
Побывал и я в Одессе. Токо не говорите мне, что в Одессе много юмористов. По прошлым рассказам совдепа их не много – они все. Потому что они так разговаривают. И не об том сейчас мой рассказ поворот. Что я запомнил? В Одессе? Внутренние дворы, а во дворах комнаты с деревянными лестницами, где бродят тараканы величиной с лошадь . А ещё море в Одессе, куда сливается, как говорят сами одесситы, всё говно Одессы, потому что в Одессе не функционирует центральная канализация. Но этот должно быть фейк на совести остроумных одесситов. И опять не об том мой рассказ поворот. А прошлый рассказ поворот мой вот об чём.
Так вот, лежу на пляже в Одессе, у того моря о котором канализационно представляли одесситы. И подставил я таким образом свою запотевшую грудинку пышущему ядру. Лежу я и раздражаюсь отсутствием. Отсутствием кого? Ну не себя же почитаемого самим собой. В двадцать пять ещё самим собой не раздражаются. В двадцать пять ещё самим собой тупо любуются.
Рассказ поворот ещё не состоялся , рассказ поворот ещё впереди, а я уже заскучал. Заскучал над тем, как бы клёвого бабца подснять, и чтобы к тому бабцу на время пляжных загулов пристроиться. Лежу, смотрю на право – никого кроме голой толпы, лежу, смотрю налево. Налево как-то всегда сподобней. Лево есть лево. И вот слева от меня престранная образовалась дева. Лежит она или ходит по пляжу, а всё одно, руки её всегда скрещены на груди. Ну прямо-таки картина Пабло Пикассо «Женщина со скрещёнными руками». И как-то эта девица со скрещёнными ручками всех сторонится .
И всё как бы запрыгал во мне И не только то, что в общем, “пляж”и”бляж” – слова синонимы, а что-то как бы Пабло Пикассо. И подкатил к девице со словечками. Оказалось – Мария из Молдавии. А рук скрещенных с грудей не сымает. А ведь этот чрезвычайный факт ещё более меня в возбуждение кидает. И кое-как и как-то вдруг ручонки опустились. Зарделась вся Марыся, да потупилась глазёнками. А я! Ах боже мой. Вот тут первый рассказ переворот Где меня не было и куда я попал!? Пацаны! Сколько в море я рыбачил, но такого я не бачил. Шейла Херши из Хьюстона упала и лежит со своими мини титюшками. Да чо там Шейла- мейла! Астраханские арбузы поникли своей мелюзгой»! И вижу всё ведь без всяких бантов-имплантатов. А коли силикону подольёшь, так на хрена добро крест на крест.
А я так горд неимоверно. Такую классику по пляжу выгуливаю. Ну а дальше, всё по списку. День на пляже, на ночь – в койку. А тут слаже, чем на пляже. Когда бабушка в детстве сказку сказывала, не так сладко было. На одну лёг, другой прикрылся. А как потряхивались, да содрогались, когда в жерло вулкана стержень вползал! Тут ведь главное шо? шоб ещё по времени поспевал. И приходилось тот стержень придерживать от извержения, чтобы вулкан вулкан извергался успевал раньше. Так и времечко тянулось. А я-то город до невозможности. Дефилирую с Марусей то по Дерибасовской, то по лестнице вниз от Дюка. А грудь-то Маши дух-дух дух. Запала на меня Машаю, так дураку почудилось.
И тут вот главный мой рассказ поворот. Не даром деда Ленин свой прошлый рассказ произвёл: «Головокружение от успехов». Это в своё время был революционный рассказ поворот. Вник бы я в тот рассказ поворот, умнее стал. и не было бы у меня этого рассказа поворота. И с дуру не убеждал свою Маню основной буфер вперёд выгуливать. Что этот променад создаст ей такой клёвый фарт, что все бабы по кругу обос.. ся от зависти. И убедил её. На свою голову. Через день она уже приподняла бузгалтером последнего размера свои Гималаи на необъяснимую высоту и выступала с ними, как цесарка на смотринах.
А рассказ поворот этот был таков. Отлучился я на пять минут по надобности я от Марии, и тут же снял её один блондинистый олигарх из Уренгоя и утащил в кабак, в котором мне бабла только бы на чаёк хватило бы.
Остался я, братва, добивать свой отпуск в одиночестве, потому как после Кавказских гор средняя полоса возвышенности кажется совсем равниной.
А вот вам комиссарик пацаны по тому прошлому рассказу.
Верных женщин не бывает,
Бывает, что ещё никто не поманил.
А если кто-то этого не догоняет,
То это конченный дебил.
Драгунский рассказ про дураков и локоть – жопу.
(Прошлые рассказы)
Драгунские рассказы, как я так это соображаю – времён тогдашних, не нашенских времён.
Когда драгуны друг дружку саблями в прошлых рассказах шкварили. А потом про то, как шкварили свои драгунские рассказы сказывали. С туфтой конечно те драгунские рассказы сочетались. Но как тут без туфты. Какой он драгунский рассказ без туфты, как рыбарь про рыбу.
Время сгинуло, а драгунские рассказы остались. Как же его ещё назвать, как не драгунским рассказом, когда пяток городских драгунов, звиняюсь, друганов, среди которых был и я придурок, припёрлись на деревенские танцульки. По соврэменному это обзывалась – дискотэка.
Приняли друганы, они же драгуны на грудь изрядно. Какой же дурак по дискотэке трезвым шляется. Но а коли группа в таком непосредственном состоянии, то ей и местных самочек подавай. А то какой такой драгунский рассказ без самочек потом проявится. Самочки-то брызгают глазищами, визжат и смеются в удовольствии, что городские на них внимание пристроили. В танце извиваются, задницами, сиськами и всем ещё, чем можно перетряхивают. А городские-то драгуны индюками, ну прямо хрюшками меж трясущихся задов вальяжно просачиваются. Выпендрёживаются, какую из индюшек на жарение выбрать. Так бы было, если б было. И драгунские рассказы про жарение славные получились бы. Однако. Драгунские рассказы получились. Да не про жарение индюшек де драгунские рассказы составились.
А не случились таковые драгунские рассказы, потому что, деревенские робята начинали в углу танцпола ёрзать. Причина значимая: городским их городские хари за своих девок напинать. Но пьяным городским индюкам, как говорится, это деревенское бдение по банану и по барабану. Какая разница, что деревенских индюшек не пришлось отжарить, так хоть с деревенскими петухами постукаться. И то драгунские рассказы тогда по настоящему боевыми станут.
Так то оно так, да только не посчитали пятеро городских, друганов или драгунов, что деревенских человечков двадцать, а то и по более будет. И рассказы драгунские их будут не об том, как они деревенских девок тискали. А будут драгунские рассказы их об том, как штакетником от забора их друганов отсупонили.
Не сказать, чтоб я с моими драгунами слабоватенькие, но и не Рембо, чтоб при таком превосходстве толкаться.
А деревенские то все лоси вскормленные на сельских хорчах, морды бардовые от самогонки. Нет, ну, кабы я с драгунами своими к этому времени меньше выкушали, посчитали их арихметически, то воспользовались альтернативой ретироваться. Ну, а тут, при таком количестве выкушаного пойла, как не показать деревенским, кто мы такие городские. И, главное- то, что любые арихметические по несоответсвию количества бьющихся значения не имели при таком то затуманивании мозговых баклажек.
«И вот нашли они большое поле», точнее, вышли на просёлочную дорогу. Этих пятеро, тех – цать. Штакетник забора стал рыцарскими копьями бившихся за деревенские сердца дам. И чтоб затем в драгунских рассказах отразиться.
Но именно это штакетник и спас жизни пятерых безмозглых другунов от орды таких же пьяных разбушевавшихся деревенских петухов. Друганы встали спиной к забору, из штакетника, держа в руках такой же штакетник, выломленный из того же забора. Пред ними стена деревенских клоунов и тоже со штакетником. И мини куликовская битва началась. Пятеро были в более выгодном положении, не смотря на меньшинство, потому что сзади них был высокий забор, по которому и приходились удары палок. Пытающиеся отлупить городских били по забору, толпились и мешали друг другу толкаясь. Совсем не понравилось деревенским петухам, что их удары доставались забору, а не городским. И тут один, видно самый умный, потому что белобрысый из деревенских говорит: «Давайте без колов, на кулаках». И пятеро городских дураков, а как их ещё назвать, грациозно, типа, в американских боевиках отбрасывают кольты, и на кулаках продолжают, они же палки, в сторону. Первый ряд деревенских петухов с таким же с благородством откидывает палки. И начинается уже не Куликовская, а кулаковская битва. Но тут тот же самый белобрысый из деревенских произносит: «Так мы их не возьмём». После этой славной речи первый ряд беспалочников раздвигается. И выступает на первый план второй ряд, который совершенно не отбросил палки. И этот второй ряд начал молотить благородных рыцарей – драгунов. Пятерым благородным ничего не оставалось, как присесть на землю и закрыть руками головы.
В тот самый миг, когда началось избиение благородных придурков, на крыльцо дома вывалился хозяин с ружьём. Это был владелец того самого забора из штакетника. Безусловно его не интересовала судьба избиенных, его волновал вопрос остатка забора. Мужик пальнул в воздух и все гладиаторы, как куры разбежались.
Утро! Утро было таким же славным, как битва. Голова трещала. Но не от самогонки ( а чего ещё пьют в деревне) а от ударов палками. У всех пятерых рожи были распухшие и смешные. Тут уж, как говорится, не до драгунских рассказов. У одного, который был лысым, голова превратилась в сизую грушу, второй предстал улыбающимся арлекина на одну сторону. Но самым смешным был я. Точнее, не я, а мой опухший локоть. Когда меня били, я прикрывался руками. Один удар пришёлся прямо по локтю. От этого локоть вспух и стал большим надутым пузырём. Но не это было смешно, а весь смысл этого драгунского рассказа в том , что когда я разгибал руку в локте, пузырь сжимался, ломаясь в середине, и становился похожим на задницу . Ну, вылитая жопа, только маленькая и на локте. Разогну руку в локте, и появляется задница на локте., согну – шишка на локте. Остальные четверо его побитых друганов, видя эту задницу, ржут, тряся своими искривлёнными от побоев щеками и головами. Вот такой вам, братцы, драгунский рассказ про кулаковскую битву на деревенской дискотэке.
Коль что-то будешь брать наскоком.
Смотри, не ошибись. Вдруг, оп-па!
Набьют хлебало ненароком.
И вышло, не король ты – жопа.
Колмиссарики
На крыше дома я зараз показал ей секс рассказ.
(прошлые рассказы)
Если секс рассказ мужчин , то он, всегда будоражит нутрянку. Наводнение на Кавказе Северном – рассказ ненужное прошлое про то, что внесло шороху. Да о нём забыть быстрёхонько не щадили усилий, коль рассказ ненужное прошлое. Хоть и кубаноидов утопло там предостаточно и барахла и скота разного.
Есть такой город Армавир. С ним ещё Миша Булгаков, отметился с котом своим в своём секс рассказе мужчины про Маргариту. Городок Армавир состоит на бережку Кубани, а на другом бережку так называемая Старая Станица, приблуда Армавира. Так вот, один из хмырей в шишкатуре края послал маляву вниз, чтобы платину открыли плотину, которая находилась по течению выше Армавира. Зачем он то сотворил, неведомым осталось. Дуболомов среди этих краевых шишкарей по самый воротник , но этот клоун оказался особо дистинктивным., коль своим секс рассказом мужчины(это для меня) селенье ухандокал. Старая Станица то находится в низине. В результате того этого секс рассказа мужчины , ту самую Старую Станицу водами наскочившей Кубани, как Фома хреном снесло. Согрешившего высокого члена, естественно, сокрыли, А я и расскажу. почему всё то дело секс рассказом мужчины обозвал..
Как приходится, бывает то, чего не ожидаешь.
Заявился я с девахой в Старую Станицу. Что я там должен был делать с девахой, все и так знают –секс рассказ мужчины с девушкой обустроить. У девахи-то появилось место, где можно тот самый секс рассказ мужчины в постели поиметь.
И вот, когда силы на один секс рассказ мужчины во мне закончились, я стнял у стеночки гитарку и стал любименькой марухе песенки спевать , чтобы время протянуть, пока новые силёнки для ещё одного секс рассказа мужчины наведаются. Бацал я бацал, на гитарке а силёнки для секс рассказа мужчины как-то не подтягиваются.
Ну, клюкнули ещё шампурика, ну пошаманили колбаски, а силов так же всё и нет. На Форштадте видно притормозили.
А она, деваха, такая вся лежит в пуховиках, неодетая, ножкой по простынке топчет. Для нового секс рассказа мужчины в постели как бы не прочь. И глазёнки грустные, так хочется. А я-то как страдаю. А я всё спеватю, да спеваю. А что делать?
Коль не встал он – хоть ты тресни.
Остаётся петь нам песни.
И вот она резкая приостановка моего песнопения песнопения то ли на радость ему, то ли на беду. Но вот оно – в виде мутного Кубанского потока. Американская “Катрина” – это, в сравнении – как плюнуть в блюдце после чая.
Фонтанище воды рухнуло и в окно и в двери. Деваха в визг – Я за шмотки. Хорошо армейская подготовка сказалась. 25 секунд – как пока спичка у старшины догорит. В одной руке шмотьё, другой её за шкирку и в окно. Так и всплыли. Момент – уже и стены под водой – и я девахой уже по крыше ползём, за трубу хватаемся. Вокруг темень, слыхать только – вода плещется.
Смотрю я на деваху, а она сидит на крыше, в платье, без трусов. Дрожит вся, такая завлекательная. Да и грудка одна наружу выползла.
Вот тут и проняло на крыше на очередной секс рассказ мужчины. Пробил так , как никогда ранее. И я во весь свой голосище, что великий комбинатор Остап Бендер:
– Граждане, товарищи, заседание продолжается. И лап её за грудь, да за промежность.
– Это у нас будет сейчас с тобой крутейший секс рассказ мужчины
А она мне:
– Какой секс рассказ мужчины? Чо ты придумал? Какой секс рассказ мужчины? Ты шо, с крыши рухнул?
А я ей громовым голосом:
– С крыши рухать некуда. Волна кругом. Будет секс рассказ мужчины и точка.
– Да тут же, как же тут… Какой секс рассказ мужчины …На крыше, неудобно.
Но у меня всё, и секс рассказ мужчины в удобстве. От обстановки обрамляющей, вот такой – стояк – домкратом не согнуть.
– Хочу! Тут тебе не пуховик и тут тебе не одеяло. Крыша – это романтоз! А ты так когда-нибудь делала секс рассказ мужчины на крыше с водой в округе
– Да, нет.
– А чего бодаешься тогда?
– А если в воду шарахнемся? Будет нам тогда секс рассказ мужчины.
– Шарахнемся, так там будет водяной секс рассказ мужчины. Всплывём и по новой начнём.
– Нет, я боюсь.
Но мне , как любому мужику, коль приспичит – бабе на конфликт – что газетой в ливень голову сокрыть.
– Разворачивайся. Трусы тебе не снимать, они в Кубани плавают.
Развернулась, встала. В позу собирателя сибирской клюквы. За трубу схватилась. И тут я присоседился под тот секс рассказ мужчины сзади . А ведь неудобно, ноги по крыше съезжают, того гляди оба в воду стебанёмся. Но представил я ей тут свой секс рассказ мужчины во всей красе, что ни в сказке сказать ни пером сочинить . При фосфорическом сиянии с луны, попца её такая уж молочная, такая вкусная попца . И её тут на крыше прошибло. Она-то откричала с матерком «давай,давай, на бляху муху!», и я отрычал могучим рыком.
Сидим на крыше. Веселей стало и теплее, вместе прижались друг к другу. Сидим блюкуем про то, что крыша, что вокруг водица, а не расписные одеяла с подушкой. Тут иная конъюнктура – аж до желчного пузыря продирает .
Стало светать, и Кубань прояснилась. Айвазовский – отдыхает, натуры такой на морях не увидать. Вода кругом, и только крыши от домов. На крышах люди курят. А по Кубани! Чего тут не плывёт! Трупики людские с погоста, коровы и всплывшие сортиры. Потом и лодки появились. И стали с крыш людей снимать. Заодно и нас сняли. Вот такая оказия про секс рассказ мужчин совершилась.
«Когда, друг мой, поёшь стихи ей,
Будь осторожен, вдруг стихия.
Пусть тело в страхе и в крови,
Но пенис требует любви».
Комиссарики
Как я рыдал и за проституцию страдал
(прошлый рассказ)
Я ват так скажу. Нашу всю жизню нужно рассказом чудиком обозвать. Шо ни новости по телеку, то, шо ни прогноз погоды, то ещё один. Без рассказов чудиков мы ни день, ни ночь не живём Теперь же рассказ чудик мой станется про Шуряка, другана моего.
Шуряк, конечно, друган классный. Только слова путает. Тут на днюхе у Ваське слова перепутал, так из-за того нам рожи и расквасили. А кто виноватый в это, коли со всех дырок теле дрыща «Голосуй за конституцию!» А слышится что? Может вовсе и не конституция тут слышится,а другое слово непотребное у общества. Хотя конституция наша тот же рассказ чудик. В кишке уже сидит это «Голосуй». А голосуй не голосуй, все равно получишь х… . А что мой рассказ чудик ядрёный сильно получается. Так извиняйте братухи. А что за неё голосовать, кода всё давно отголосовано. И чем она не рассказ чудик . Ясно, что дядька Вовка, свою корку хлеба не отдаст. Валька-то космонатка, тоже тут уже своим рассказом чудиком вякнула: Быть Володьке вечным презиком, царьком, значит. А Шуряк мой – политичный чел, обиделся на такой Валькин рассказ чудик – вот и напутал. Он напутал, а мне прилетело.
А дело-то было – потопали мы с Шуряком на днюху Васькину. Голосованка за Конституцию как раз на днюху Ваське и пришлась. Клавка-то Шуряка в то время уже к Ваське прильнула. До того-то она с Шуряком терлась. Шуряк Клавку с «плеча» из под Ростова вытащил, из под дальнобойщиков, да и прикормил. Кому тут «плечо» непонятка – это киллометраж между стойломи для о шоферюг дальномеров в рейсах. А когда Шуряку Клавка встала поперёк середыша, так Шуряк за три литра самогона от неё отступился Ваське. Но это уж мой откид в прошлое, а я свой рассказ чудик придырявлю.
Тут, что полагается, на Днюху Ваське Клавка поляну накрывает. Приканали и я с Шуряком. Аборигенов на лавках мордой об морду. Тут Клавка и сказанула Шуряку, приобщись, застольным рассказом чудиком мол, за Ваську да за любовь мою к нему наикрепчайшую. Мне знакомо, говорит, шо ты речугу справную стряпаешь. Шуряк, а как же, поднял на грудку ранее, по поводу Конституции нашенской. И чтобы свои рассказы чудики в застольной обстановке плавней осуществлялись. Он же весь политикан и ему надобно в своём обеденном рассказе чудике ту голосованку за Конституцию воссоединить с Васкиной днюхой. Шуряк и приобщился. Кабы самогон в бутылях был, а то ведь водяра голимая и вся палёная. Шуряк и добавил её гадкую. Взямши в руки вилку, взмахнул ею и глянул возбу’жденно на Клавку. Вспомнил верно, как кувыркались. Клавка-то из «плечевых» лучшая проститутка на трассе Москва- Новороссийск была. Такие пируэты выписывала в кабинах дальномеров, балерины из Большого театра ссал…сь от зависти. Чо говорю, знаю, сам пробовамши.
И мой Шуряк, перепутамши Конституция с Проституцией, мотая вилкой по воздуху, как мессершмитт пропеллером, выдвинул свой пьянющий рассказ чудик
– Мы, народ, принимаем Проституцию сегодня Российской Федерации и голосуем за неё.
Все засохли. И Клавка. Ей в мозгу врезалось, что он этим своим рассказом чудиком за проституцию на неё на Клавку показывает. Кто она и что она бывало.
-Проституция Российской Федерации имеет верховенство на всей территории. Проституция гарантирует права и свободы каждого человека. Так выпьем за проституцию!- грохнул Шуряк.
После этих слов Шуряк махнул палёнки, как всегда трахнул вилкой по столу и вилка свернулась в улитку. Клавка же точно приняла в этот чудик рассказ его за Проституцию на себя , любимую. Как взяла бутылку в руку палёного шнапса, да как шваркнет Шуряку под глаз, а за одно и мне, как другану. И Васька подскочил к Шуряку. Он тоже принял рассказ чудик шуряка на себя Он видел, как Шуряк на Клавку возбу’жденно обнажился.
-Ты чево, – кричит – вилки крутишь, – они денег стоят. Я тебе за неё четверть самогона оттяпал, а ты крутить надумал?
И клавка в визг: “Какого самогонА?
А Шуряк с плеча: Какого-какого!? За первач отступился. Такой тебе рассказ чудик следующий
А Клавка опять в визг: ” Так ты меня за первач выменял?
Схватил Васька эту скрученную из вилки амплитуду и ну тыкать в Шуряка. Тут и остальные подтянулись, попинать нас. Как исчезали мы с того симпозиума один сюрреализм знает.
А всё палёнка. Самогон бы был, (Клавка всегда самогон варит), не бывать тому инциденту.
Такой вот мой первый рассказ чудик сентиментальный
«Водка нефти перегон
И с утра хреново
Пейте люди самогон
Будете здоровы».
Так говорят Комиссарики. А ещё:
«Поправки к Конституции –
Синоним проституции
Тем и тешится коррупция –
Народу экзекуция!
Баптисточкe с Камчатки да плёткою по попке
(Прошлый рассказ)
Кто-то мне про прошлое рассказ про секты разные стрекотал. Всё это не то компот. Мой рассказик ныне про баптистку похлеще станет.
Я тогда запоздал. Я бы не запоздал, если бы меня ментура по ошибке вместе с бомжами не схрямкала. Потомчи, разобравшись, пинка под зад – и вон. Но состояние души уже собакой воет.
А этот прошлый рассказ про то , как звякнули мне на тусняк. Рюшки там будут ништяк И возник я в угарном настрое, когда закваска в самом распале была.
Оба-на! Настроение ржавое от ментов. А тут ещё рюшек-то всех классных разобрали. Одна – не парная убереглась. Махонькая, плюгавенькая, с большим еврейским сопливником, и глаза навыкате. А ещё и в чёрненьком простецком платьице и в чёрной косыночке, что совершенно убило её и так мало потребную внешность. А заодно окончательно испортило мне психуху до самого мизинца на пальце левой ноги. Но кабы того не было, то и рассказика более не случилось.
– Чо, – задаю вопросец обормотам, – тут у нас за жидовочка в чёрненьких слюнявчиках объявилась?
– Извини, братела,- ответка мне, – такой тебе прошлый рассказ был. Кто не поспел, тому и чукарики стоптанные примерять. Баптистка – она из секты. У них по вере трах-тарарах токо с мужем законным. Так что жри ханку, коль член рассказ не расскажет киске и жмурься.
«И так вечерок уж обгажен ментами» – подумал я, «а тут ещё и баптисточка. Не потрахаюсь, так накидаюсь».
И накидался. Хлобыстнул зараз стакан, другой и отключился, целый день не жрамши. Я ж в отстойнике парился, а там жратвы не дают.
С утра вскрыл бельма. Банан раскалывается, во рту, как взвод солдат в сортире побывал. Где я, не смекну. Комната какая-то. Кровать. Я голый в кровати. Рядом тут баптисточка, в той же чёрной косыночке, но уже без платьишка чёрного – голая. Силюсь вспоминать, как оно всё содеялось, а оно не вспоминается. Опять силюсь, а оно – хрена в тачку. Где был, что делал? Как сам голый, да в постели с голой! Помню – сектантка она , а более не помню.
Она – глаза уж открыты, носопыр торчком. Спрашиваю громогласно:
– Ты кто вообще? Делай свой рассказик тётя мне.
-Директор.
-Кокой директор?-
-Директор парикмахерской в Петропавловске на Камчатке.
Я как-то с проглотом приквакнул:
-И чего?
– А ничего. Вчера прилетели с тобой, на Камчатку, ну ты и малёха перебрал.
Эта «прилетели» цинкануло в голове моей, сурлянулось. Я вытянулся телом. Что-то я хотел произвести, но моя ротовая полость лишь похлопала губа об губу от её такого рассказа в постели. Мозги стали покалываться иголочками, потом побиваться молоточками, потом в них зазвонило колокольчиком. И осторожно из этого колокольчика – дзинь, дзинь – прошепелявило:
– Так мы что, в Петропавловске на Камчатке?
– А где же ещё, – стрекотнула баптистка, – а сама тут же видя мою невразумительную тристоманию , затёрлась об мой пенис. А пенису не до того. Пенис, как рассказ прошлый прослышал про Камчатку, так и лёг на дрейф. Баптисточка не уймётся. То коленочкой потирает пенис, то ножёнкой верхней частью подоткнёт, то пальчиками мелкими давай мять. А пенис – в дрейф – и баста – гладь морская.
Пенис там, внизу – будь спок, а по верху мои мозги обнаруживаться начали:
-Труба дело, – думаю, ясно теперь, что тут отсвечивает из-за окошечек – полярная ночь. Не врёт, стало быть, про Камчатку. Да блин с ней, с полярной ночью. Как отсюда теперь отдираться? Из Петропавловска ведь токма лайнером . Где я бабуленции на прилёт оттяпал? Где теперь на отлёт их ущупать? Это тебе не рассказ после бала Толстого, где мальчик рассказ
Лежу, молчу, соображаю. Баптисточка, как будто мысли зачитала:
– Для меня билет твой, до твоего Армавира, как мне сходить пописать, я ведь сказала, что директор парикмахерской. Если классно мне присунешь , я тебе и билет на обратную дорогу куплю, и на тачку снаряжу. Вот такой тебе рассказ матренин.
– Да, без вопросов, – крякнул я и встрепенулся. Глядь, и «пенис» с дрейфа снялся, головой возник. И запел я баптисточке в ушко:
– Ты красавица, хоть и баптисточка. Ты уже при параде к этому делу, голенькая.
Сходу и полез я на неё. А она толк меня крохотульной ручонкой в грудь, и рассказик мой в расход:
– Врун ты.
– Почему врун?
– Потому что врёшь, что красавица, но мне малиново. Да так всё равно не пойдёт. Достаёт после этих словечек из под кровати верёвку и ремень, отдаёт мне и стрекочет:
-Вот держи
Я опять сурлянулся, в ступор.
-Это зачем?
– Привязывай меня к кровати.
– Зачем?
– Вяжи, не брякай, вяжи, если желаешь к дому дохромать. Будешь мне присовывать и хлестать меня ремнём по голой попе. Да посильнее хлещи.
Я что-то, где-то знавал в прошлом рассказы про садо-мазо, но раньше с этим никогда. Так, в натуре – не сходилось. И тут вот тебе. Как говориться, по жизни нужно всё опробовать, кроме уринотерапии.
Ведь такой замес! Бабёнку надо удовлетворить. Три в одном флаконе. Садо-мазо, давление собьёшь, и домой умотаешь.
Встала тётя в позу гималайского лыжника, привязал я её за руки верёвкой к кровати. Она не унимается:
-Крепче вяжи.
Вязал крепче
– А теперь, – кричит, – присовывай мне посильнее, да шлёпай покрепче. Если буду кричать, визжать, не останавливайся, бей сильней, а то денег не дам на самолёт.
– А если зашибу насмерть?
– Не зашибёшь, я живучая.
Начал я её хлестатать ремнем по заднице, да иметь, как надо, а она вопит:
-Присовывай глубже! Присовывай! И хлещи сильнее! Сильней бей Ремнём! Ладонью хлещи! Ремнём! Бей говорю сильнее да присовывай-долби, иначе не улетишь.
Я стараюсь, в мыле весь. А гузка -то у неё справная, хоть и сама плюгвенькая. Раскраснелось свёклой седалище. Бью, а сам думаю: отломлю чего-то с дуру, вот забот навалится. А она ещё больше визжит, бей да бей.
Смотрю, попа её, ещё больше запламенела сквозь полумрак полосами бордовыми пошла.
Застонала баптисточка дико и кончила. Откинула руки назад в кровати, лежит плющится. Я тоже вспенился, оттянулся, отдыхаю. Полежали недолго, спрашиваю по культурному:
– Ты в удовольствии?
– В цвет.
– Теперь-то и с билетами всё нормально будет?
– С какими билетами? – ответствует баптисточка. И так желчно, так умилительно мне в глаза зенками. Я аж ик-ик сделал. Шлифанула баба лоха.
– Как с какими? На ероплан. До родных пенатов.
– А зачем тебе самолёт, если ты и так дома?
– Что значит дома? Ты же сказала, мы на Камчатке?
– Барбарбия кергуду – шутка. Это я в Петропавловске на Камчатке живу, а сюда в Армавир прилетела. Ну, я тут вздымился:
– А баптистка!? А секта!?
– Какая баптистка? Какая секта? Шутканулись над тобой дружки.
-А платье черное? Косынка чёрная?
-Мама тут у меня умерла пол года назад, поэтому и чёрное пока ношу. Вот этот дом в наследство оставила. Оформлять прилетела.
– А Полярная ночь!? Вон просвечивает.
– Какая полярная ночь? Ставни закрыты, это свет сквозь них просачивается, день уже на улице. Эх, ты! Пить нужно в размер башки своей.
Мораль:
«Товарищ, в водке знайте меру,
Не доверяйте глазомеру!
Коль выпьешь с дуру, без оглядки,
Проснуться можешь на Камчатке».
Комиссарики.